|
| ||
|
|
| Белорус в стране Чингисхана- Автор: Дмитрий Самохвалов |
|
| ||
|
|
НАСТОЯЩАЯ МОНГОЛИЯ Настоящая Монголия
«Его зовут Джаргалсехн», - представила Лхам. Я раз пять повторил его имя прежде, чем смог запомнить. Произносить третью букву «а», переходящую в «я», и «н» на конце оказалось не так-то и легко. Мои попутчики, англичанка и немец, вообще не стали напрягаться. Они просто и кратко звали его «шофером». Джаргалсехн по-английски не говорил. По-русски тоже. Так что ему было все равно. Улан-Батор – город среди степей. Здесь нет никаких пригородов или кольцевых автострад, служащих границей города. Едете-едете, и вдруг раз – город закончился. Дальше началась степь. Нет, не без конца и края, как представлялась она мне раньше, а ограниченная сопками. Горы простираются через всю страну. Где-то они маленькие, где-то высокие, но горы есть везде. В степи нет никаких посадок или строений. Растет себе трава, пасется скот, вдали видны белые юрты. Иногда встречаются люди. Кто-то сидит, повернувшись спиной к дороге. Кто-то едет на коне или мотоцикле. Около дорог всегда полно мальчишек, предлагающих свежий айраг (кумыс). Есть и просто стоящие и наблюдающие за проезжающими мимо автомобилями. Эрнест их даже неосмотрительно принял за местных автостопщиков. Но последних здесь, по-моему, вообще нет! Проехав некоторое расстояние, мы остановились в монгольской деревне. Далеко не все современные монголы живут в юртах. Тянет их к какой-никакой цивилизации – электричеству, магазинам и прочим благам. Больше всего деревень на севере страны, но есть они и в Центральной Монголии. Выглядела монгольская деревня несколько необычно. Дома (похожи на наши времянки) и заборы здесь не красят. Кое-где за забором вместо дома стоит юрта. Кур, гусей и прочей птицы не видно. Огородов тоже нет. Коровы пасутся прямо около дороги. Деревня, в которой мы остановились, жила за счет торговли бензином и обслуживанием грузовых потоков. Зимой здесь ездят шоферы грузовиков. Летом к ним присоединяются и туристы. На бензоколонке надпись «Шунхлай Ах-хуын». «Ах-хуын» - это не ругательство, а слово, означающее «принадлежит Российской Федерации». Надо ли говорить, как я смеялся? Недалеко от нее сразу несколько кафе. Лхам выбрала самое чистое, построенное на городской манер. Но все удобства во дворе. Стоит такой длинный деревянный туалет. В нем даже не яма, а ров, через который переброшены доски. На них вы можете сидеть или стоять во время посещения сего заведения. Поскользнуться нетрудно. Подсмотреть тоже – в нем попросту нет дверей. На завтрак каждый заказывал, что хотел. Джаргалсехн и Лхам пили цай – забеленный молоком и мукой чай с солью и бараньим жиром. Мы от данного экзотического напитка отказались. Эрнест и Трейси предпочли чай, а я – кофе. Кофе получился ароматный, явно сваренный в турке, так что Трейси все время заглядывала мне в чашку и спрашивала, вкусно ли мне. Я предложил ей капнуть немного кофе в ее чай – пусть нюхает оттуда. Наш путь лежал в Каракорум, или, как его называют монголы, Харахорин, первую столицу Монгольской империи. Асфальтированные трассы в Монголии – редкость. Всего их, кажется, две. Самая длинная – от границы России до границы Китая. Вторая – от Улан-Батора до Каракорума, триста восемьдесят километров. Выглядят они, конечно, неважно. То и дело попадаются ухабы и выбоины. На мотоцикле по ним со скоростью ветра не погоняешь (если ты не монгол, потому что монголы умудряются гонять и по такому бездорожью). Дороги надо постоянно ремонтировать. Работа эта медленная и трудная. Ремонтников с лопатами в руках мне видеть приходилось. Никакой другой техники, тракторов, асфальтоукладчиков или бульдозеров, у них не было. Как сказала Трейси, работа эта была адская.
От первого на территории Монголии города почти ничего не осталось. Каракорум был столицей Монгольской империи всего тридцать два года. Потом столицу перенесли в Пекин. Мне очень хотелось побывать на раскопках Каракорума. Сейчас их ведут немецкие археологи. Но у Лхам имелись несколько иные планы на сей счет. Поэтому нам было предложено посетить монастырь-музей Эрденидзу, основанного рядом с опустевшим городом в шестнадцатом веке. Вход в монастырь был платным. Нужно было платить и за разрешение фотографировать. Эрденидзу напоминал огромный город, когда-то оставленный жителями. Ветхие деревянные постройки сгнили, а каменно-кирпичные сохранились. В результате внутри периметра стен образовалось достаточно пространства, чтобы здесь разместить футбольный стадион. Но вместо стадиона росла трава и какие-то чахлые кустики. Кроме нас, Каракорум желали посетить несколько монголов в темных очках и совершенно черной одежде и группа европейских туристов в спортивных майках и трико. Последних я принял за русских и очень даже ошибся. Они оказались немцами. Увидев соотечественников, Эрнест проявил сдержанность. Он даже ни слова не произнес по-немецки. Подоспела местная экскурсовод, женщина лет тридцати пяти. Первым делом она спросила, из какой страны мы родом. Сразу из трех стран? От удивления глаза у монголки расширились. Лхам тут же по-монгольски выложила ей весь наш маршрут, заодно сообщила, что я – профессор из Беларуси. Не произвело впечатления. Эрденидзу переводится с монгольского как «место, где хранится богатство». Понятное дело, что монастырь с таким названием хранил немалые сокровища, в том числе и казну ханов. Но главное богатство представляли собой три храма, каждый из которых символизировал этап жизни Будды – до первого выхода в свет, время поисков истины и деятельность после ее открытия. Храмы строились в тибетском стиле. Скорее всего, первыми монахами тоже были тибетцы. Эрденидзу долгое время был самым заметным культурным центром Монголии. Здесь переводились и переписывались книги, монахи получали духовное и светское образование, здесь же жили наиболее известные мастера и художники Монголии.
Экскурсовод посоветовала нам сходить за вторые ворота монастыря, чтобы посмотреть на черепаху. Черепахи – любимые животные Будды, поэтому когда-то вокруг стен поставили множество их каменных изображений. Теперь сохранилось только одно. Но стоило выйти за ворота, как мы попали в стихию сувенирного рынка. Уверенно растолкав самых наглых торговцев, я прошел к тем, кто мирно стоял около прилавков. Почти все они были детьми или подростками. Из многочисленных сувениров я выбрал пять серебряных китайских монет начала двадцатого века (Эрнест тут же перевел мне все надписи), сдвоенный ритуальный нож и маленькую медную опиокурительницу без трубки. За все отдал двадцать пять долларов. Покидая место древнего города, я еще раз прикоснулся к стенам Эрденидзу, чтобы почувствовать его четырехсотлетнюю историю. Не успели мы отъехать от Каракорума на достаточное расстояние, как вдали показались клубы пыли и всадники в национальных костюмах. «Надам!» - закричал Джаргалсехн. Но мы поняли и без него, что впереди традиционные монгольские скачки. Никаких споров не возникло. Мы поспешили в сторону надама. Бравые монгольские ковбои, оседлав своих маленьких лошадок, неслись по степи. Над головами гордо реял красный национальный флаг. Зрелище было потрясным! Мы остановились недалеко от основных действий праздника. Кажется, во время скачек что-то произошло, и теперь судья в национальной одежде бегал между всадниками, что-то кричал, размахивал руками, от чего испуганные лошади шарахались в сторону. Рядом стояло еще с десяток машин, российского и корейского производства. Кто-то тут же объезжал коня, а кто-то – мотоцикл. Лихой наездник пронесся на скакуне рядом с нашим джипом. Он что-то радостно кричал. Праздник есть праздник. Наша группа не осталась незамеченной. Увидев иностранных гостей, пара ковбоев подъехала поближе и спешилась. «Привет!» - сказал один из них по-английски. Других иностранных слов он не знал. Но Трейси без всякого перевода уговорила его сфотографироваться вместе. Монгол не спеша закурил, подошел к англичанке и взял ее за плечо. Так, мол, и сфотографируемся. Маленький щуплый ковбой раздул от важности щеки. Он был ниже ее на голову, поэтому выглядел довольно комично. Я подошел поближе и переместил его руку с плеча на талию Трейси. Та даже не шелохнулась! Щелк, и вот уже ковбой пожимает руку англичанки, требует ручку, чтобы записать свой адрес и получить фото на память. Поднимается пыльная буря. Я отворачиваюсь, стараясь побыстрее спрятать цифровую камеру от песка. Но он проникает всюду. Песок скрипит на зубах. Более мелкая пыль забивает нос. Песок попадает в носки, карманы и даже под одежду. Нам остается только бежать в джип и побыстрее отчаливать. Монголы же остались стоять, глядя в нашу сторону. Еще час или два пути (пыльная буря осталась где-то позади), и мы добрались до кемпинга. Монгольского, конечно же. Два деревянных «административных» сарайчика (в одном, как позже оказалось, были вполне приличные душ и туалет) и несколько юрт. В юртах нам предстояло провести ночь. Мы с Эрнестом расположились в одной, Лхам и Трейси – в другой. Внутри юрты напоминали маленькие домики. Деревянный пол, столик, тумбочка с зеркалом. Поскольку мы были в туристическом месте, хозяева не забыли провести электричество и повесить лампочку. Я даже нашел розетку, чтобы заправить аккумуляторы для фотоаппарата. Закрывалась юрта деревянной дверью, на которой висел огромный амбарный замок. Девушки отправились в душ, а мы с Эрнестом прошлись вокруг лагеря. Кемпинг находился на берегу реки Орхон. Прямо напротив высились сопки, справа плотно росли тополя, слева паслись лошади. Благодать! Вода в реке оказалась прохладной и немного мутноватой, но я решил не ждать, когда дамы освободят душ (вы же знаете этих женщин!), и искупаться. Пошел спросить хозяев: «А где здесь на реке у вас купаются?» Хозяева, молодая пара, удивленно переглянулись. «Вот что, - сказал мужчина, - идите лучше к тополиной роще. Там есть омут».
Потом по берегу реки к Эрнесту подошла женщина лет тридцати-сорока в новом деловом костюме. Такие, наверное, носят клерки в Улан-Баторе. Здесь же, на природе, это выглядело несколько нелепо. Она поздоровалась по-английски. Эрнест деликатно кивнул головой и тоже поздоровался. Женщина продефилировала до рощи, вернулась обратно и снова поздоровалась. Эрнест ответил на приветствие. Женщина в костюме прогулялась чуть дальше, вернулась и снова поздоровалась. Так она делала раз сорок, пока у Эрнеста не зарябило в глазах и он не удалился от греха подальше в юрту. Монголка села на стульчик и стала смотреть, как я плаваю. Сказать, что ее пристальный взгляд меня смутил, значит, ничего не сказать! Я чувствовал себя совершенно неловко. Вышел на берег, обтерся полотенцем, накинул майку и спросил, почему она на меня уставилась. Женщина в ответ поздоровалась, встала со стульчика и спокойно так себе ушла в сторону рощи. «Все это из любопытства, - объяснял потом Эрнест. – Она никогда не видела иностранцев, вот и пыталась общаться в меру возможностей». Пришел монгольский пес. Мы угостили его шоколадной конфетой. Он ее есть не стал, зато с удовольствием сжевал кусок кислого сушеного творога, который по твердости напоминал скорее камень. Монголы едят такой творог без проблем. Даже у стариков здесь очень хорошие зубы. Вечером разгулялся ветер. Да такой, что чуть было не сорвал с петель дверь в нашей юрте! Мы обсудили планы на следующие дни и легли спать. На столе горела оставленная хозяйкой кемпинга свеча. Было как-то особенно уютно. Юрта напоминала миниатюрную вселенную, за пределами которой мог существовать только хаос. Было в этом что-то далекое из детства. Наверное, также чувствует себя ребенок, сооружая в темноте на кровати маленький домик из одеяла. Сон пришел незаметно. В ту ночь всем нам снились цветные сны. Ни свет ни заря появился Джаргалсехн. Он весьма деликатно разбудил девушек и весьма неделикатно поднял на ноги нас с Эрнестом. Утренний туалет, легкий завтрак, и вот уже упаковываемся в машину. Тепло попрощались с хозяевами, и джип тронулся. Асфальтированная дорога закончилась, но наш шофер на это особенно не обращал внимания. Он был настоящим асом, этот Джаргалсехн. Местность немного изменилась. Все чаще стали попадаться сопки, покрытые лесом. Несколько раз проехали горные долины, по красоте напоминающие пейзажи из фильма «Властелин колец». Стада коров сменились на стада яков. Яки – весьма забавные животные. Голова, как у коровы. Хвост, как у лошади. Тело, как у овцы-переростка. Маленькие ячата напоминают карликовых пуделей. Стоит остановиться на обочине, как они смело подбегают к машине и с интересом рассматривают людей. Яки дают очень жирное и полезное для здоровья молоко. Из шерсти яков делают ткани, напоминающие кашемир. Пару раз видел из окна верблюдов, но они в горной местности редкие животные. Попадались нам и журавли, бесстрашно расхаживающие вдоль обочины. То и дело дорогу перебегали здоровенные сурки-табарганы. Монголы охотятся на них, как мы на зайцев. Мясо сурка очень нежное и вкусное. Единственная неприятность: толстые грызуны являются разносчиками инфекций, в том числе и смертельно опасной чумы, так что, попав в Монголию, не спешите соблазняться кушаньем из сурка. Чем дальше вглубь страны, тем все выше и выше становятся горы! В какой-то момент я почувствовал легкую эйфорию. В уши словно вату заложили. Такое же чувство иногда возникает в самолете на взлете или в те моменты, когда он меняет высоту. Трейси посоветовала мне попить воды. В Гималаях она так и делала, когда поднималась на гору. Я попробовал, но изменений в организме не почувствовал. Наконец Лхам указала на одну из гор и радостно закричала: «Тувкхун! Тувкхун!» Итак, нам предстояло посетить один из самых красивых горных монастырей Центральной Монголии. Как вы уже поняли, назывался он Тувкхун. Как переводится название с монгольского, я так и не узнал. Из объяснений Лхам выходило, что изначально так называлась гора, на вершине которой обосновались монахи. Дорога на гору Тувкхун довольно круто поднималась среди кедровых лесов. Кое-где к веткам были привязаны синие ленты. Джип взбирался вверх несколько минут. Потом Джаргалсехн остановил машину. «Дальше с пассажирами и грузом я не смогу. Выбирайтесь наружу», - сказал он. Мы так и сделали. Идти по горному лесу было приятно. Под ногами желтел ковер из опавшей хвои. Джаргалсехн ехал рядом. Примерно через минут двадцать дорога вывела на широкую поляну. Здесь уже стояло несколько УАЗиков и даже огромный КАМАЗ. Народ приехал на праздник из окрестных селений. Среди мужчин и женщин в чистой праздничной одежде расхаживали монахи в ярких красных и оранжевых одеяниях.
Сам монастырь представлял собой несколько деревянных строений, выкрашенных в яркий красный цвет. По двору ходили молодые ламы. Внутри строений громко молились. Эрнесту Тувкхун и буддистские монастыри вообще в Монголии не понравились. Он сравнивал их с монастырями в Бирме и Шри-Ланке и считал, что в монгольском буддизме духовности осталось намного меньше. В какой-то момент немец просто остановился и отказался взбираться по скалам выше. Девушки тоже через некоторое время вышли из игры. На самую вершину горы женщинам подниматься нельзя. Я поднялся и онемел от восторга. Вид был восхитительный! На плоской вершине было сооружено несколько овоо – монгольских святынь. Горка камней, несколько воткнутых в нее палок и синие ленты. Выглядят овоо немного странно, но не более, чем наши придорожные кресты. Вокруг плыли облака, блестели от влаги красноватые камни. Я посмотрел вниз. Там виднелись деревянные постройки монастыря, копошились маленькие человечки. Меня вдруг охватил такой покой и благодать, что я просто сел около одного из овоо и сидел до тех пор, пока не стало прохладно. Если первые отшельники, взобравшиеся на гору, чувствовали то же самое, то понятно, почему они выбрали именно это место для поселения…
Я раздал детям белорусское овсяное печенье с черносливом. Но это была ошибка. Печенье вызвало нездоровый положительный эффект. Вскоре выстроилась целая очередь жаждущих получить хотя бы половинку. Видя такое дело, монахи замахали на детей руками, и те разбежались. Двое молодых монашков чинно подошли ко мне и… попросили по печенью. Пришлось угостить. Попытки Лхам найти монаха для интервьюирования оказались тщетными. Все были заняты праздником. Я же наоборот сколотил себе небольшое исследовательское состояние, отыскав в толпе говорившую на русском молодую женщину. Она с радостью согласилась немного попереводить. Устроившись между женщинами, я задал с десяток вопросов о семье и браке и сделал несколько фотографий. Моноголки оказались весьма приятными собеседницами. Полученную от них информацию я тут же и записал. В тот день Джаргалсехн самовольно изменил маршрут и повез нас не к горячим источникам, как планировалось ранее, а в гости к маме. Своей собственной маме, конечно. Мама и другие родственники Джары, как просто называла его Лхам, кочевали в половине дня конного пути от небольшого горного городка Цецерлег, куда мы должны были приехать только завтра. Отец нашего шофера умер, когда мальчику не исполнилось еще и десяти, так что воспитывался он как «маменькин сынок». Произнося имя мамы, Джара расплывался в улыбке. Дорога, если так можно было назвать выбранное нашим шофером направление, шла по покрытому желтой травой плоскогорью. Это был настоящий рай для сурков! Они то и дело выпрыгивали чуть ли не из-под колес нашего автомобиля. Я как-то раньше представлял себе сурков этакими увальнями, неспособными к активному образу жизни. Ничего подобного! Монгольские сурки демонстрировали просто чудеса акробатики!
«Звучит очень необычно, - призналась Лхам, - только не представляйся так монголам – засмеют». «Наверное, - сказал Джаргалсехн, - я говорю по-английски так же, как ты по-монгольски. Не понимаю смысла простых фраз». Они еще долго смеялись, однако мой опыт оказался заразительным. Вскоре Лхам придумала нормальные монгольские имена для Трейси и Эрнеста. Эрнест остался к данному факту абсолютно прохладен, а вот Трейси ее новое имя Наран («Заря») очень понравилось. Потом она удивляла сельских жителей, называя себя по-монгольски. «Смотри ж ты, - шептались они между собой, - в Англии имена прямо, как у нас». Машина резко свернула в сторону нескольких белых юрт. Это и был аил (стоянка) родственников Джаргалсехна. Остановив джип, он громко попросил отогнать собак. Никаких собак и в помине рядом не было. Однако, таков монгольский этикет. В дверь здесь стучаться не принято. Требование отогнать собак является предупреждением – встречайте, к вам явился гость. На свет божий появилась пожилая монголка в красной косынке и китайских полукедах. Думаете, наш шофер бросился с мамой обниматься? Он только еще шире улыбнулся. Из соседней юрты вышли брат и невестка Джаргалсехна. С братом Джара поздоровался за руку. В качестве гостинца мы презентовали столь понравившееся монголам минские овсяное печенье и конфеты «Дюшес». Лхам подсказывала, что надо делать. Не протягивать левую руку, не махать руками, улыбаться и желать жирных овец. Уже по всему этому было понятно, что мы попали в очень традиционную семью. Нас пригласили в юрту. Она несколько отличалась от туристического варианта. Вдоль стен были протянуты веревки, на которых сушились толстые ломти сыра и мяса. Мебели было немного. Железная кровать, нечто похожее на топчан, пара табуреток, несколько старых шкафов, мешки с солью, сахаром и крупами, а также печь-буржуйка. В последней теплился огонь. Мама Джаргалсехна тут же начала готовить нам угощенье. Остальные монголы радостно делились новостями, пробовали печенье и конфеты. Лхам сидела рядом и все время повторяла: «Спасибо! Спасибо!» Я удивленно посмотрел на нее. «Они едят твой подарок и очень хвалят его. Говорят, как вкусно!» - пояснила Лхам. Что ж, минские кондитеры могли бы гордиться! Нас угостили сухим творогом, который я тихонько сунул соседке. Неохота было зубы ломать! Лхам спокойно положила творог в рот и звучно зажевала. Трейси и Эрнест откровенно мучались со своими кусками. Кто-то заметил, что я ничего не ем и протянул ломоть сыра со стены. Сыр я завернул в целлофан и пообещал забрать его в Беларусь, чтобы угостить собственную маму. Хозяева встретили мою идею с пониманием и дали еще ломоть сыра. Следующими угощениями были айраг и кусочки холодной баранины. Хозяева расспрашивали нас о странах, откуда мы приехали. Я, между прочим, рассказал, что моя тетя живет в деревне и у нее есть несколько коров. У нас тоже пьют кислое молоко, хотя по вкусу оно сильно отличается от айрага. «А лошади у нее есть?» - спросили монголы. «Нет, потому что есть трактор». «Трактор? – хозяева растерянно переглянулись. – Разве трактор можно доить или забивать на мясо?» Джаргалсехн протянул Эрнесту пиалу с архи. В сельской местности архи гонят из кислого молока. Далее угостили меня и Трейси. По совету Лхам я выпил свою порцию быстро. На вид монгольский самогон немного мутноват, но на вкус гораздо приятней белорусского аналога. Он не очень крепкий, пахнет молоком. Если бы добавить сок, мякоть фруктов и немного льда из шейкера, получился бы первоклассный коктейль!
Один из племянников Джаргалсехна оказался гением. Каждый год на олимпиадах по математике он выигрывает золотую медаль. Власти аймака оплачивают его обучение в школе. Надо сказать, что все образование в Монголии давно стало платным. За обучение школьника нужно заплатить около трехсот долларов в год. Даже для горожан это очень большие деньги. Сельские жители, чтобы раздобыть их, должны продать коня. За десять лет получается небольшое стадо. Конечно, существуют различные социальные программы, но пользуются ими, как правило, не те, кто нуждается, а те, кто умеет договориться с чиновником. Эрнест во время беседы заметил, что вряд ли наши хозяева знают, где находятся Германия, Беларусь или Великобритания. Ничего подобного! Мальчик назвал столицы наших государств, их площадь и даже достопримечательности. В Беларуси, по его словам, много лесов и болот. Эрнесту пришлось извиниться. Пользуясь случаем, я отправился в туалет. Он находился в метрах ста от аила. Просто доска, перекинутая через яму. Ни стен тебе, ни крыши. Хоть стой, хоть сиди, видно, чем ты там занят со всех сторон. Мне-то ничего, а вот девушкам данный факт никак понравиться не мог. К счастью, любопытных вокруг не было. Когда наш джип покидал аил, многочисленные родственники Джаргалсехна махали нам вслед руками. Я смотрел на них и думал, что настоящая Монголия мне очень нравится. В тот вечер мы заночевали на берегу реки Тамир. | |
Кто рано встает, тому бог подает. Так гласит народная мудрость. Честно говоря, в то утро я бы с удовольствием отказался бы от подаяния бога, но ровно в семь часов в мою дверь постучалась Лхам. Собирался я вроде бы как недолго, но на улице мои спутники встретили меня радостными криками. Устали ждать бедняги! Лхам показала рукой на красный «Нисан», стоявший все время неподалеку. Молодой шофер в ковбойской шляпе нам помахал рукой.
Степь поражала своей красотой. Зеленая трава, сопки, пронзительно голубое небо и кое-где пятнышки перистых облаков, словно кусочки ваты. Наверное, в Монголии легче всего было бы снимать рекламные фильмы. Выехал за пределы Улан-Батора, включил камеру и снимай себе. Все, что ни снимешь, будет выглядеть замечательно!
Среди экспонатов был замечен и двуручный топорик. Оказалось, что вместе с буддизмом из Тибета в Монголию пришли и более древние верования. В частности, в древних богов и духов. В зависимости от ситуации каждое божество проявляло себя так или иначе. Временами демоны и духи расходились, насылая порчу на людей, скот, водные источники и даже на целые местности. Поэтому их следовало усмирять. С этой целью один раз в году проводился специальный религиозный обряд – цам. В нем участвовали лишь прошедшие специальное посвящение монахи. Они должны были совершать нечто похожее на шаманские пляски, размахивая руками и ногами, причем в руках держали освященный топор или сдвоенный ритуальный нож. Цам завершало жертвоприношение. Усмиренному божеству преподносились дары. Вроде бы как политика кнута и пряника. Будешь злобствовать, получишь ритуальным топором по образу! Перестанешь – получишь мясо овцы или яка. Учитывая, что буддизм запрещает убийство живых существ, жертвоприношение – отголосок очень древних времен.
Найденный мною омут оказался из разряда тех, где «черти бродят». Мутная такая лужа, вокруг все истоптано копытами лошадей. Пришлось возвращаться к лагерю. Эрнест указал на место, где можно было спуститься в воду без страха порезать ноги об острые камни и найти достаточно глубокое место, чтобы нырнуть. Он принес к берегу походный стульчик, раскрыл захваченную с собой китайскую газету и стал давать ЦУ. Появились монголы, чтобы посмотреть, как я плаваю. Поцокали языками, обменялись мнениями. 
Лхам тут же нашла проводника-добровольца, молодого парня в штанах цвета хаки. Он рассказал, что когда-то Тувкхун считался одним из наиболее изолированных монастырей. Здесь жили преимущественно отшельники. В тридцатые годы монастырь закрыли, отшельников репрессировали либо заставили стать мирянами. Но в скалах до сих пор сохранились узкие лазы в крошечные кельи. На камнях есть старые надписи на тибетском языке. Монастырь возродился всего четырнадцать лет назад. Многие монахи – пока дети. Вот и младший брат нашего проводника тоже стал монахом. Он нам показал священное дерево. Если пожертвовать какую-нибудь мелочь и прикоснуться к его коре, дух дерева выполнит желание. Только желание должно быть конкретным и не слишком фантастическим. На Луну он не доставит и миллион на день рождения не подарит. Все остальное – можно. Я пожертвовал пять белорусских рублей и пожелал избавиться от насморка.
Внизу, на поляне, мы немного передохнули и подкрепились бутербродами с арахисовым маслом. Джаргалсехну они очень понравились. Ел он их с такой скоростью, что Трейси едва успевала делать новые. Монголы угощали нас айрагом и сушеными сливками. Айраг мне понравился, а вот сливки – так себе. На вид они напоминали маленькие розовые камешки. Монголы грызут эти камешки без особых усилий. Я же с трудом осилил два. Вкус оказался кислым, как у лимона. 
Чтобы не скучать в дороге, я стал придумывать себе монгольское имя. Коверкая звуки, я придумал себе, как казалось, очень даже красивое имя – Байртмыр или по-нашему «счастливый конь». Раз уж монголы так любят лошадей, имя должно было им понравиться. Но я здорово ошибся! Лхам и Джаргалсехн смеялись так, что последний чуть было не врезался в придорожный камень. 
Пока невестка нашего шофера наливала нам в миски густой суп с кусочками конины, мы пользовались короткой передышкой и сами засыпали хозяев вопросами. Особенно нас интересовала мама Джары. Она сидела в самом центре, потягивая сигаретку, и отвечала на наши вопросы. Что она сегодня делала? Работала. Смотрела за лошадьми, мыла кобылицам вымя, доила и так далее, и тому подобное. Трудно ли ей одной смотреть за своим стадом? Да уж, нелегко! У нее тридцать лошадей, есть яки и овцы. Конечно, помогают дети, но приходится помогать и им. Так, зимой Джара получил в аварии травму – материнское сердце разрывалось от тревоги. На вопрос, какую часть своей жизни она считает самой счастливой, старушка ответила: «Весну». Была ли она в Улан-Баторе? Была трижды. Что ей там больше всего понравилось? Много чего, но больше всего – смотреть в окно.
